Три пятнадцать - Страница 41

К оглавлению

41

Я вцепилась в руль, как в тощую шею Сэнди. Мне и в голову не приходило, что Лоренс, получив свободу, не примчится ко мне. Даже мыслей таких не было! В глубине души — так глубоко здравому смыслу не достать — я верила, что он по-прежнему мой. Это казалось само собой разумеющимся, но, очевидно, только мне. Сколько порядочных мужчин я пропустила или не удостоила вниманием, потому что решила: с Лоренсом (как выяснилось, воображаемым) они не сравнятся.

Я вихрем слетела с шоссе и неохотно сбавила скорость, чтобы не задавить местных ребятишек. Лиза по-прежнему ерзала и копалась в салоне. Она подалась вперед и, сложившись почти пополам, шарила по полу.

— В чем дело? — раздраженно спросила я.

Уткнувшись лицом в колени, Лиза перебирала хлам, скопившийся в моей машине, — рекламные буклеты, мятые обертки из «Тако Белл», три или четыре триллера в мягкой обложке, носки Мози.

Когда я свернула на нашу подъездную аллею, Лиза наконец выпрямилась, издав по-петушиному торжествующий крик. В здоровой руке она сжимала стакан из «Старбакса», давно опустевший, но еще с крышкой. Лиза протянула его мне.

Я хотела взять стакан, но Лиза не отпускала. Она перехватила мой взгляд. Несмотря на усталость от тренировки, ее здоровый глаз пылал жизненной силой, а губы шевелились так же, как на кухне Сэнди, когда она подняла стакан для воды. В бассейне, едва я заговорила о разбитой посуде, Лиза ответила про траву утром. Сейчас она протягивает стакан из «Старбакса». Моя долго молчавшая девочка пыталась что-то сказать. Впервые со дня возвращения из клиники она сама начинала разговор.

— Лиза, в чем дело? Что-то про стакан?

Здоровая половина Лизиного лица просияла.

— Стакан? — переспросила я, и радостный Лизин вопль едва не сбил ей дыхание. — Стакан, стакан, стакан… Что со стаканом? Это как-то связано с женой Лоренса? С больницей? С Мози?

Стоило упомянуть Мози, Лиза трижды издала свой «да»-звук, так громко и отрывисто, что прозвучало похоже на лай — «да, да, да!».

Я смотрела то на Лизу, то на стакан. Гнев сменился облегчением и надеждой: раз Лиза так старается говорить, значит, ей есть что сказать. Значит, инсульт не стер ее воспоминания. Лиза не просто слушает и понимает, а реагирует, соотносит услышанное со своим прошлым, обращается к прежней, настоящей Лизе. Я потянулась, но не к стакану, а к ее запястью, и крепко его сжала.

Моя девочка обращалась ко мне единственным доступным ей способом, с такой настойчивостью, что речь, очевидно, шла о чем-то важном.

— Я во всем разберусь, — пообещала я.

Наконец я взяла у нее стакан и стиснула в пальцах. Это же письмо, самое настоящее письмо, которое прежняя Лиза прислала из дальней дали. Только вот написала она его на непонятном мне языке.

Глава девятая
Лиза

Лиза так устала, что «сейчас» превращается в огромное серое болото. «Сейчас» — это Лиза в ходунках наедине с клятой инсультной ногой и ополовиненным лицом. Лиза в своей комнате, она вылавливает картинки из бескрайнего моря памяти, которое плещется внутри нее. Такое ощущение, что инсульт пощадил лишь память. Вот девушки из рождественской телепрограммы. Вот танцовщицы из «Радио-сити», они выстроились в ряд и машут длинными мускулистыми ножками, как ножницами щелкают. Вот Чарли Браун из мультиков на День благодарения; он изо всех сил бьет по мячу, который Люси уже отвела в сторону. Вот Малыш-каратист; он болтает сломанной ногой, потом вытягивается в струнку — совсем как большая птица! — и другой ногой выбивает врагу зубы.

Нужно затолкнуть эти картинки в инсультную ногу: сила, смелость и грация явно не помешают.

Правая нога ползет вперед, мелко дрожа, а левая точно дразнит ее — скользит легко и непринужденно. Лиза устала и измучена тренировкой в бассейне, но сдаваться не желает. Она снова воскрешает в памяти танцовщиц из шоу-группы «Рокеттс», вскидывающих ножки в канкане, упорного Чарли Брауна, непобедимого Малыша-каратиста и мощным движением вталкивает в свое слабое тело. Но их сила тает на глазах: поток превращается в ручей, ручей — в струйку, и инсультную ногу они заряжают лишь до болезненного стариковского шарканья.

Лиза признает поражение. Делает вдох. Пробует снова — шаг, еще шаг.

Босс смыла с нее хлорку, и теперь тяжелые влажные волосы мочат пижаму. Последний шаг привел к кровати, Лизе страшно хочется лечь и отдохнуть. Она же показала стакан, прямо Боссу в руки сунула, разве нельзя хоть немного отдышаться? Ответ отрицательный, Лиза чувствует его в соленом запахе пота на своем уставшем теле. Соленый воздух. Пляж. Ребенок. Мелисса. В памяти воскресает день второй из списка самых ужасных в ее личной истории. Прошлое ожило и явилось, чтобы сожрать Мози.

Одного стакана не хватит. Босс не догадается. Лиза начинает все с начала: нужно осторожно развернуть ходунки и снова пересечь комнату. Танцовщицы из «Рокеттс». Чарли Браун. Малыш-каратист. Лиза ползет вперед, растворившись в своем прошлом. Рядом с ней малыши. Все, которых она не украла.

Первый малыш попадается в продуктовом Алабамы через два дня после того, как «смерть в колыбели» отняла дочку, а Лиза закопала памятный свой сундучок рядом с ивой. Она хочет украсть фрукты или крекеры, а не ребенка, но в соседнем отделе кричит малыш. Из Лизиной груди тут же начинает бить молоко. Ребенок кричит и кричит, мамаше пора его успокоить. Лиза успокоила бы, но ведь малыш не ее. Нужно взять его, поднести к ноющей груди, убаюкать и скрыться с ним во мраке ночи.

Лиза убегает из продуктового, из города, в который она попала, из штата. Можно же спрятаться от ивы, можно же найти уединенное место, не такое, как дом. Ей нужно туда, где сухой воздух быстро высосет молоко, вытрет слезы, высушит липкий пот. Она отправляется на запад, надеясь, что невадское солнце превратит ее в сухой лист, летящий по дороге.

41