Вроде-мама просияла, и я улыбнулась ей, незаметно, но от души наступив Роджеру на ногу.
Дверь распахнулась, и на крыльцо выскользнула Патти. За доли секунды я услышала, как старик проклинает негров, повторяя это очень плохое слово.
— Ему нужен тайленол и глоток «Джека Дэниэлса», — сказала она.
— Говнюки малолетние! — сказала вроде-мама по-прежнему довольно мягко и ушла в дом.
— Так Новин до сих пор живет…
— Ты кто? — оборвала Роджера Патти. — Ты вообще не из моей школы, поэтому заткнись. Только что звонила моя двоюродная сестра и сказала, что вы стучались в дом ее матери, прикинулись моими друзьями, а сами вынюхивали про Новин.
Я надулась, изображая негодование, но получилось не очень. Патти прижала нас к стенке.
— В следующий раз, когда посеешь учебник, я в эту дыру не потащусь!
— Благодетельница сраная! — прошипела Патти. — Ты специально стащила учебник, чтобы припереться сюда и поиздеваться над нами. Подмасливались, про Новин расспрашивали, дедулю до ручки довели… — Я хотела ответить, но Патти меня опередила: — Убирайся, пока я задницу тебе не надрала, воровка хренова!
— Пошли, Мози, — позвал Роджер.
Я не шевельнулась. Впервые в жизни мне страшно захотелось кого-то ударить. Я живо представила, как бью Патти по ее поганому рту. Раз умею врать и воровать, значит, и драться могу… Роджер схватил меня за локоть и оттащил от Патти.
— Да, дуй отсюда подобру-поздорову! — крикнула Патти, пока Роджер волок меня вниз по ступенькам. — Слава богу, моя мать не шлюха!
Я рванула обратно на крыльцо, чему удивилась сама. Вообще-то Лизу и похлеще оскорбляли, но прежде меня это так не бесило. Патти решительно шагнула ко мне, будто драться собралась. Роджер крепко прижал меня к себе и оттащил на растрескавшуюся дорожку.
— Вконец спятила? — прошипел он.
Я быстро взяла себя в руки. Роджер был прав. В шестом классе какая-то девчонка Утинг содрала с одноклассницы сережки-обручи, порвав ей мочки. Судя по перекошенному лицу, Патти была готова выцарапать мне глаза. Кто бы подумал, что Утингам хватит мозгов вывести нас на чистую воду?
Я отвернулась от крыльца, и под моросящим дождем мы с Роджером помчались к машине. Патти ни на секунду не сводила с нас испепеляющего взгляда.
— Господи, как мне хреново! — простонал Роджер, захлопнул дверцу и закрыл свое окно. — Патти подумала, что мы приехали посмеяться над ее бедностью.
— Патти пусть в аду горит! — процедила я.
Эта стерва оскорбляла Лизу, обзывала чернокожих ниггерами и с презрением говорила о ребенке Новин, потому что у него отец — китаец. Роджеру, может, оно и смешно: никто ж не считает Нотвудов с их автоцентром и ежегодными круизами на диснеевских лайнерах белыми голодранцами. У моей семьи убогий дом, денег в обрез, отцов и мужей вообще нет, а уроды типа Ричардсонов смотрят на нас свысока, в полной уверенности, что малообеспеченные матери-одиночки и их внебрачные дети — обозленные на весь мир расисты. Подкрепляют эту уверенность такие, как Утинги: они соответствуют всем существующим стереотипам, да еще создают собственные, похлеще.
— Мози, она и так в аду. — Роджер завел «вольво», погнал по Никерджеку в сторону дома и по очереди свернул на трех поворотах. — Может, в школе извинишься перед ней и объяснишь, что мы вовсе не шпионили?
— Во-первых, мне не стыдно, во-вторых, мы очень даже шпионили, — заявила я.
— Но мы же не поиздеваться хотели, а убедиться, что ты не ребенок Новин.
— Угу, якобы, — буркнула я и отвернулась к боковому окну.
Мы приближались к самой первой поляне, где тетушка, сдавшая нас Патти, прозябала в своем трейлере с подлыми алкашами под стать ей самой.
— Останови машину! — потребовала я.
— Ни за что.
— Останови! — не унималась я.
— Хочешь вернуться и по шее получить?
— Роджер, не валяй дурака и, пожалуйста, останови свою хренову машину!
Роджер пожал плечами и затормозил у обочины. Трейлер мы уже проскочили и остановились неподалеку от леса. Я отстегнула ремень и подняла с пола те здоровенные кусачки. Едва распахнула дверцу, послышалось бибиканье несчастного пса. Роджер собрался заглушить мотор.
— Останься в машине.
— Черта с два!
— Я серьезно, мне нужно, чтобы мотор работал.
— Эта затея хуже некуда, — покачал головой Роджер, но мотор не заглушил.
— Дай мне пять минут! — попросила я и выскользнула из машины.
К трейлеру я подобралась с тыла — через лесок, тянувшийся до забора из рабицы. Сердце колотилось где-то в горле так бешено, будто хотело проверить мой рвотный рефлекс, только безутешное бип! бип! бип! тянуло меня вперед. Скрытая деревьями, я вытащила кусачки и принялась кромсать рабицу, точно это она называла мою мать шлюхой. Раздирать сетку было трудно, но чертовски приятно. Едва я приспособилась к тяжелым кусачкам, стало легче. Пока прорезала дыру, сквозь которую смогла бы пролезть, я успела пропотеть в сырой одежде и запыхаться.
Я рванула к задней стене трейлера, чтобы меня не увидели из окон: у Утингов ни штор, ни даже дешевых жалюзи. Я нагнулась и заглянула под трейлер. Пес отполз от крыльца и сидел где-то посредине. Он бы, конечно, вылез узнать, что я делаю, если бы не был привязан к лестнице. Пес затих и, наклонив голову, смотрел на меня с любопытством.
— Привет, дружок! — ласково позвала я, и бедняга завилял хвостом. Очень похоже, что люди относились к нему исключительно по-скотски, а он все равно вилял хвостом.
Я легла на живот и полезла за псом. Он мог бы мне пол-лица откусить, но вместо этого просто смотрел, метя хвостом по земле. Я перерезала кусачками веревку, привязанную к ошейнику, и завернула пса в плед. Он не сопротивлялся. С таким ростом он должен был весить фунтов тридцать, только кормить его явно забывали. Я поползла обратно. Пса, обернутого пледом, пришлось волочь, и, когда я силой заставила его лечь на землю, он испуганно гавкнул.