Три пятнадцать - Страница 89

Наконец Роджер проорал нечто членораздельное:

— Я копов вызову!

Бугай заржал. Он поволок меня в коридор и даже не обернулся. Я беспомощно дрыгала ногами.

— А я тебе шею сверну. Заткнись, сопляк, и радуйся, что я вместо бабла возьму натурой.

Я билась, словно рыба, — что угодно, только бы вырваться! «А если трусы обоссать?» — подумала я и едва не захохотала: это же сюр, полный сюр! Только звериные глаза бугая без обиняков говорили: он и в обоссанных трусах меня изнасилует. К моей заднице прижималось что-то тугое и горячее. Неужели это его член? Я извивалась как бешеная, но громиле это все было как слону дробина. Я задыхалась и кричать не могла. Ладонь скользнула с моего рта вниз, к груди.

— Слушай, да тут и хватануть-то не за что! — на ходу бросил он Роджеру, будто пожаловался. Будто Роджер мог бы привести что получше.

Я пиналась изо всех сил, целясь в голень. Бесполезно! Сейчас все случится, а я ничего не могу поделать.

Тут послышался голос Роджера:

— Отпусти ее, не то буду стрелять. Спину тебе всю расстреляю.

Бугай замер. Руку он с моей груди не убрал, будто позабыл о ней, и ладонь его жгла мне кожу, как кислота, разъедая одежду. Обернувшись, бугай превратил меня в живой щит. «Зиг» ходуном ходил в руках Роджера, а я завороженно смотрела в дрожащую черную дыру. Дергаться расхотелось.

Пауза казалась бесконечной. Я не сводила глаз с черной дыры, гостиную вместе с остальным миром накрыла жуткая тишина. Тут мужик бросил меня Роджеру, словно невесомую бумажку. Я приземлилась на корточки, поползла прочь от бешеного идиота и снова прижалась спиной к стене между диваном и торшером. Бугай медленно приблизился к Роджеру. В безумном наркоманском лице не было ни капли страха. Пальцы Роджера побелели: он снова и снова жал на спусковой крючок, но снова и снова ничего не получалось. Бугай вырвал у него «Зиг» и отшвырнул к коридору. Теперь гора мяса стояла между нами и пистолетом.

— Говнюк безмозглый, ты же про предохранитель забыл! — процедил бугай и мерзко улыбнулся. — Обожаю малолетних богатеньких дебилов.

Он взмахнул ручищей и шарахнул Роджеру по лицу. Роджер повалился на спину, а я, оправившись от шока, заорала во все горло, потом схватила первое, что попалось под руку. Под руку попался торшер. Сжав его, словно биту, я с диким криком бросилась на бугая и дважды ему врезала, прежде чем он вцепился в торшер и дернул так сильно, что снова оторвал меня от пола. Торшер я выпустила, но вопить не перестала. Тут мимо моего уха что-то просвистело. Роджер успел подняться и швырял в бугая тарелки с журнального столика. Тот пригнулся — и первая тарелка с оглушительным грохотом разбилась о стену. Вторая с мясистым шлепком угодила мужику в предплечье. Роджер тоже кричал, но что именно, я не разобрала. Бугай оглушительно заржал и двинулся ко мне сквозь шквал стаканов. Я хотела отползти, но бугай встал на четвереньки, схватил меня за лодыжку и поволок к себе.

Тут мир взорвался с самым жутким бах! в истории, которое сотрясло воздух и гремело, гремело, гремело. От такого бах! казалось, крышка и миру, и всем нам.

Вошедшая в гостиную женщина подняла с пола «Зиг» и, держа дулом вверх, заставила мир вздрогнуть от его жуткого грохочущего голоса.

Мы все замерли — все, кроме нее. Она терла глаза свободной рукой, сонная, а с раскуроченного выстрелом потолка мелким дождем сыпалась штукатурка.

— Мать твою, Джанелль! — процедил бугай, отпустил мою лодыжку и выпрямился.

У меня сердце едва билось, все волосы и волоски стояли дыбом, а расправивший плечи громила смотрел на женщину чуть ли не с досадой.

Женщина убрала руку от лица, и все вокруг поблекло и перестало существовать. «Ох блин!» — прошептал за моей спиной Роджер. Значит, он тоже заметил.

Это была я, старая, жуткая, страшная я. У тонких редких волос тот же оттенок, что у моих, у облепленного коростой носа та же форма, что у моего. Мои губы кривились в моей же гримасе раздражения. Серая кожа слишком туго обтягивала мои скулы. Это была я.

Застыв с бонгом в поднятой руке, готовый швырнуть его, словно стеклянное копье, Роджер таращился на женщину, и его рука медленно опускалась. Я тоже буравила ее глазами, но она видела лишь мерзкого бугая.

— Че за хрень творится в моем гребаном доме? — прокаркала женщина грубым, сиплым голосом. — Че? А? Ты же заставил меня выстрелить. Если шлюха-соседка слышала, мигом копов сюда пригонит. Чак, собери добро и вынеси через черный ход. — Тут она повернулась к нам с Роджером: — А кто…

Она глянула на меня, и ее скрипучий голос застрял в горле. Она смотрела, смотрела и смотрела на меня моими глазами. Она пыталась что-то сказать, но слова тонули в хрипе. Пистолет задрожал в костлявых пальцах, она опустила руки, и дуло уставилось в пол. Из моря хрипа выплыли два слова:

— Джейн Грейс?

— Нет! — чересчур громко и поспешно выпалила я.

— Джейн Грейс, — повторила она. На сей раз это был не вопрос.

— Нет! Нет, я просто девочка.

— Че такое, Джанелль? — поинтересовался жуткий бугай.

Женщина на секунду отвела взгляд.

— Мать твою, Чак, вынеси добро через черный ход. И эту штуку тоже. — Она протянула ему «Зиг» и снова уставилась на меня.

— Ага, ладно. — Он взял пистолет и зашагал по коридору с таким видом, словно попытка изнасилования, стрельба и летящие в голову тарелки были в порядке вещей.

Я сидела на ковре — грудь до сих пор жгло от мерзкого прикосновения — и смотрела на свою мать.

— Ты такая хорошенькая! — прохрипела она. — Куда лучше, чем даже на фотках.