Три пятнадцать - Страница 26

К оглавлению

26

Я поняла, что решать тут нечего. Мози — моя, а я — ее. Лиза не имела законного права нас сводить, только что сделано, то сделано. Изменить это я способна не больше, чем остановить свое сердце.

Напрашивался вывод: никто не должен узнать, что те кости во дворе — Лизин ребенок. Никто, ни при каких обстоятельствах. Мне следовало выяснить, что на уме у Рика Уорфилда и не докапывается ли он до правды.

Так мои мысли вернулись к Лоренсу. Формально он представитель полиции штата, но Иммита — часть его территории. Он на короткой ноге с местными копами — на короткой покерной ноге. Он будет знать все подробности расследования.

Лоренс уже был дома с женой, но, едва мне понадобилась помощь, примчался белым рыцарем на черно-зеленой патрульной машине. Примчался и выгнал зевак с моей лужайки. Где-то в душе Лоренс тоже закопал тайный сундучок, там, где по-прежнему у него ко мне что-то было. Если захочу к нему обратиться, это будет очень кстати. Только захочу ли я? Перед моим мысленным взором встал Рик Уорфилд, тянущийся к беззащитным костям Лизиной девочки. Потом представилось, как чьи-то грубые ручищи тянутся к Мози, словно она так же бессловесна, как бедные косточки.

Я поняла, что хочу обратиться к Лоренсу, еще как хочу.

— По-моему, лучше помалкивать, — проговорила я. — По крайней мере, до совершеннолетия Мози.

«Да»-звук Лиза издала трижды и очень убежденно.

Я поползла было обратно, но Лизина здоровая рука схватила меня и отпускать явно не собиралась.

С ее губ слетел новый звук, похожий на воронье карканье. Лиза снова каркнула, черные глаза блеснули в последних лучах заката. С тех пор как случился инсульт, я пыталась понять, что происходило в голове у дочери. В неотложке ее стабилизировали, но больше ничем не помогли. Во время короткой реабилитации доктор сказал мне, что у Лизы в мозгу врожденный изъян. Дескать, увлечение наркотиками, особенно амфетамином, все ухудшило, но удар мог догнать ее в любой момент. Врач сказал, что ей речевой центр повредило, но не исключено, что она мыслит нормально и со временем начнет разговаривать. Мозг нередко находит другой способ, тем более Лиза молодая и сильная.

Сейчас Лиза явно что-то задумала. Наверное, искала тот другой способ, отчаянно желая что-то мне рассказать.

— Не понимаю.

С Лизиных губ слетел шелест, означающий «Мози-детка», потом еще раз, с такой безысходностью, что у меня сердце чуть на части не разорвалось.

— Я тебя вытащу! — тихо, но решительно пообещала я. — Спущусь туда, где ты спряталась, найду, откопаю, и ты мне все расскажешь.

После долгого раздосадованного выдоха Лиза издала свой «да»-звук. Мы лежали в лучах умирающего солнца и смотрели друг на друга. Раздался скрип двери, гул голосов — Рик Уорфилд и судмедэксперт желали Мози доброго вечера. Едва по полу прогрохотали их тяжелые шаги, моя рука нырнула под одеяло навстречу Лизиной. Мы лежали на белой простыне, отчаянно цепляясь друг за друга, и слушали, как по нашему дому медленно, тяжело, неумолимо движутся мужчины.

Уорфилд и судмедэксперт уносили кости Лизиной дочки, и скорбные их шаги — хоть какая-то траурная процессия нашей девочке, другой уж не будет. «Упокой, упокой, упокой…» — вдруг зашептала я, не зная, кому шепчу — нам с Лизой или Богу, впервые за тридцать лет обращаясь к нему не с упреком, а с поминальной молитвой. Как бы то ни было, вскоре шаги стихли — и нет больше нашей девочки. Теперь слышно было лишь возню Мози, которая рылась в моей шоколадной заначке. Я попросила дочь:

— Лиза, пожалуйста, вернись. Нельзя, чтобы у нас и ее забрали.

Я смотрела на Лизу и задыхалась от ужаса. Я стиснула ее здоровую руку и в блестящих, как нефть, глазах прочла ответ, такой четкий и однозначный, что можно было не озвучивать.

«Война».

Глава шестая
Лиза

Когда Босс уходит и Лиза остается одна, глаз она не закрывает, она высматривает во мраке нужное слово, чтобы передать Боссу. Больничная койка качается, ходит ходуном, норовит затянуть в темную глубину прошлого, только Лиза здоровой рукой цепляется за простыню. Тяжело, конечно, но Лиза не поддается.

В сознании ярко сияет слово, которое Лиза хочет сказать. Слово чистое, пустое, блестящее. Вот Мози берет его из буфета и ставит на стол. Вот Босс наливает в него воду из-под крана. Лиза хорошо помнит, что когда подносишь его к губам, чтобы попить, то края кажутся холодными. Помнит, а назвать не может: никак не нащупать языком форму этого слова, которое эта штука. Она им давится, этим словом.

Кровь колотится внутри, сердитая, раскаленная, голова болит — Лиза вспоминает вкус того слова и непринужденность, с которой оно и все остальные выплескивались наружу.

Голова раскалывается, хотя так трудно быть не должно. Раньше получалось. Каждый человек учится и язык поворачивать, и правильно рот открывать — осваивает слово за словом, начиная с «ма-ма», «при-вет» и «по-ка». Но время, когда Лиза впервые училась говорить, сейчас под черной водой, слишком глубоко, чтобы туда возвращаться.

Впрочем, есть другой способ слепить то слово. Лиза вспоминает, как училась писать. Значит, первый класс, начальная школа Лоблолли…

Лиза закрывает глаза, разжимает пальцы, перестает сопротивляться. Койка качается, опасно кренится, как плот в потоке воспоминаний. Лиза скатывается с него и уходит на глубину. На сей раз пытается двигаться за течением, а неспокойный мрак прорезает прицельно, и ее несет сквозь всех Лиз, которыми она была. Вот Лиза под ивой, вонзает в кору девятый наркононовский значок, подношение и обещание ушедшему во мрак ребенку. Вот Лиза в середине метамфетаминового года. Кровь ревет, пенится и бурлит, как штормовые воды, а Лиза седлает очередного безымянного мужчину, а за стенкой в шкафу спит Мози. Вот Лиза обнимает Мелиссу за плечи, подносит к ее губам косячок, держит, чтобы та затянулась, а потом выбирает парня, которого присвоит этой ночью.

26