Три пятнадцать - Страница 65

Шел мой лихой год; как по часам, каждые пятнадцать лет Господь заявлялся ко мне. На этот раз оказалось хуже всего. Только секса, вырвавшегося на волю, великого, живого, буйного, мне не хватало. И это не сорняк — дернул и вырвал с корнем. Это толстенная оболочка желания, вокруг каждой моей кости.

Я проходила мимо цветка в горшке на своей кухне и вспоминала запах цветка на кухне Лоренса: ароматом листьев я наслаждалась, когда он уложил меня на стол и прильнул к моим губам. В банк пришел мужчина обналичить чек, подаренный на день рождения его ребенка, так я трижды пересчитывала деньги, потому что его крупные руки, грубые пальцы и аккуратные ногти были точь-в-точь как у Лоренса. Я вспоминала, как те руки сжимали мои, когда Лоренс двигался глубоко во мне, когда мы лежали на его кровати и пожирали друг друга глазами. Стоило услышать куплет песни, под которую мы занимались любовью, или похожей на нее, я замирала и чуть подавалась вперед, как от удара в живот, оглушенная внезапным, диким желанием.

А этот ублюдок мне даже не позвонил.

В ответ на вопрос «Что нового в школе?» Мози все чаще смотрела на меня так, будто застукала меня за пожиранием котят. Теперь у нас постоянно толклись Реймонд Нотвуд и ее новая подружка, которую она представила как Патти. Фамилию Мози не назвала, но я не первый день живу в Иммите и Утингов узнаю сразу. Увидев бледную, худую Патти, я сразу подумала: «Господи, у этой девочки глисты!» Впрочем, Патти мне понравилась: она очень мило улыбалась, а стоило потрепать ее по голове, млела, как стосковавшаяся по ласке сирота. Одному богу известно, что творится у нее дома, но я напомнила себе: Новин Утинг была Лизе куда лучшей подругой, чем Мелисса Ричардсон, которая росла в самой богатой семье Иммиты.

В четверг Рик Уорфилд приезжал допрашивать Лизу. Она смотрела в пустоту, ни на что не реагировала и хорошо хоть слюни не пускала. Уорфилд ничего не добился, но видеть его в своей гостиной и слушать, как он донимает Лизу вопросами о костях, было нестерпимо. Потом он попросил разрешения поговорить с Мози, и отказать ему я не смогла.

Мози пришла мрачная, плюхнулась в кресло напротив Уорфилда, нахохлилась и помрачнела еще сильнее.

— Из окна твоего шалаша отличный вид на лес, а? — начал Уорфилд. — У вашего дома никто не околачивался?

Неужели Уорфилд думал, что закопавший кости тайком их навещал?

— В смысле, шизик какой? — переспросила Мози, корча из себя дурочку.

— Кто угодно.

— Однажды я видела, как Джек Ольсен и Ларри Дарт курят у леса марихуану.

Уорфилд вздрогнул. Ларри Дарт — его племянник, и по вызывающему наклону Мозиной головы я поняла, что она в курсе. Шериф спешно закончил разговор и ушел расстроенный. Думаю, он направился к своей сестре. У меня засосало под ложечкой: про марихуану Мози, скорее всего, сочинила, но точно я определить не смогла. В первый раз не смогла. Обычно Мози врет, как трехлетка — делает огромные глаза, ковыряет землю носком, жует нижнюю губу, словно жвачку. Неужели научилась врать без запинки? У меня аж мурашки по спине побежали. Чему еще научит ее лихой год?

Один за другим пролетали дни, но все было по-прежнему: безучастная Лиза, непроницаемая Мози, неустановленный бассейн, терзающие глухое дело копы и растерянная я.

Однажды, отработав самый длинный в истории человечества вторник, я вернулась домой и заглянула к Лизе. Боже милостивый! Казалось, из туч, собравшихся под потолком ее комнаты, на землю пролился дождь глянцевых фотографий. Лиза вытащила фотоконтейнеры из-под кровати, вывалила снимки и расшвыряла по комнате. Теперь она сидела посреди фотоморя, опустевшие контейнеры валялись на боку и вверх ногами, словно опрокинутые штормом лодки. Снимки лежали целыми кучами, большей частью изображением вверх. Наповал сраженная бардаком, я беспомощно их разглядывала. Вот кокон цикады на сочной траве, вот башенка из красных шашек, вот яркий резиновый сапог в луже.

Глаза болели: я же целый день пересчитывала засаленные купюры. Сил не было даже форму снять. Хотелось разогреть замороженную лазанью в микроволновке и выпить огромный бокал вина, чтобы оглушить нутро. Теперь же мне предстояло добрых два часа ползать на коленках, чтобы сложить все фотографии стопками, иначе в контейнеры точно не войдут. Лиза довольно улыбалась — какое там, чуть ли не сияла. Из-за ее спины выглядывал Заго. Маленький уродец буквально источал чувство вины, а на встревоженной морде было огромными буквами написано, что он припрятал какашку-другую среди этого бардака.

— Босс, ко мне! — Лиза позвала меня, как собаку, и поманила здоровой рукой.

Я подняла палец — подожди секунду, — повернулась к коридору и заорала:

— Мози Ива Джейн Грейс Слоукэм!

Месяц назад, услышав такой вопль, Мози рысью примчалась бы. Сегодня они с Реймондом Нотвудом и Патти сидели в гостиной и играли в техасский покер на «Скитлс», поэтому ответа не последовало.

Я позвала ее снова — орала так гневно, что посреди длинного имени сорвался голос. Через минуту в коридоре раздались неторопливые шаги.

— Босс, у меня тут гости! — напомнила Мози громким мелодраматическим шепотом.

— Ты хоть раз к маме заглядывала?

Мози приблизилась, увидела бардак, и глаза у нее на лоб полезли.

— Ух ты! Вот это да! — пробормотала она.

— Вот-вот. Заботься о Лизе сама, раз миссис Линч домой отсылаешь.

— Лиза спокойно лежала, — обиженно заныла Мози. Обиженно ныть она научилась, как доросла до подростка. Когда-то в таком тоне она общалась только с Лизой. Теперь Мози вкрадчиво шепчет маме на ушко, а нытье достается мне.